Реквием по пилоту - Страница 57

— Пойдем, познакомлю с девушкой.

Они сошли в сад, где под сенью деревьев возлежала в шезлонге Хельга, немедленно возвестившая о себе неопределенно-вопросительным возгласом. Норвежская авантюристка и бэрнисдельский разбойник плохо друг друга выносили, и Рамирес, шепнув: «Минуту», направился к жене.

Гуго оглянулся. На травяной дорожке стояло миниатюрное — чуть выше его колена — существо в панаме и со свистулькой в руке. Оно приблизилось и, ухватив Звонаря за штанину и задрав голову, уставилось на него серьезными испанскими глазами, потом вдруг в задумчивости село на землю. Гуго опустился рядом на корточки, так что кобура под курткой уперлась в бедро, поставил чудо на ноги и спросил:

— Это что же за зверюшка?

— Девицу зовут Ингебьерг, — сообщил подошедший Пиредра. — Не утаю также забавного факта: она моя дочь.

— Интересно.

— Не сомневайся, у меня тоже глаза на лоб полезли, но, говорят, бывает. Так вроде сходится, и похожа, а там черт его знает, поживем — увидим. Она веселая.

Малышка Ингебьерг сосредоточенно исследовала часы на мосластой Звонаревой лапе и даже попробовала на зуб. В бродяжьей душе что-то перевернулось, и началась какая-то чепуха и несообразность. Гуго потребовал от Рамиреса монополии на право дарить девочке кукол, и скоро «крестные отцы» с печальным уважением приняли к сведению факт тихого помешательства на почве игрушек одного из самых достойных своих собратьев. Далее Звонарь, выложив в качестве первого взноса двадцать тысяч, создал у Пиредры «фонд дня рождения», чтобы Рамирес поздравлял Ингу в тех случаях, когда сам даритель в памятный день не сможет присутствовать по причине ранения или тюрьмы.

Пиредра, надо отдать ему должное, исправно исполнял эту обязанность, отправляя Звонаря на Рождество в командировку за Дедом Морозом, а на именины — за живым медвежонком в лес. Но чаще Гуго появлялся сам, приносил и медвежонка, и бог весть что еще, вел со своей подругой глубокомысленные беседы, водил ее в зоопарк, на всевозможные премьеры и невиданные представления. Одна их такая экскурсия даже попала в газеты.

Они поехали на финал чемпионата по стендовой стрельбе. Стоял промозглый осенний денек, низко стелились тучи, дождь никак не мог решиться на что-то определенное, и на трибунах было неуютно. Инга, вытягивая губы трубочкой, крутила головой, прилипнув к артиллерийскому биноклю, но смотреть было особенно не на что: уже первый подход вышел крайне неудачным, после второго предупреждения судья отозвал стрелков с рубежа, потом они снова заняли места, и снова кто-то, не совладав с нервами, пальнул раньше времени. Рефери опять покачал головой, поднял руку, мишени развернулись, и спортсмены пошли на исходную позицию. Наэлектризованные зрители отчаянно засвистели.

— Гуго, — сказала Инга. — Это же неинтересно. Они совсем не умеют стрелять.

— Да, что-то не клеится на этот раз, — согласился тот, чувствуя досаду и ответственность. — Ладно, мы сейчас разнообразим это дело, а потом сразу уйдем, договорились?

— Договорились. А как ты будешь их разнообразить?

— Смотри на те две крайние мишени. Нет, справа. Смотри внимательно, только надень наушники… Готова?

Вечером «Спорт экспресс» дал статью под громким заголовком: «Клод Вернье, двукратный олимпийский чемпион: „Я НЕ ВИДЕЛ, КАК ОН СТРЕЛЯЛ!“» Прославленный стрелок-спортсмен, а ныне обозреватель, так излагал события: «…среднего роста, коренастый, лет сорока с небольшим на вид. Рядом с ним сидела девочка в желтой куртке и джинсах, она смотрела на поле, а он что-то ей объяснял. Когда финалистов во второй раз отвели на запасную линию, этот человек поднялся, и я, помнится, еще подумал, что он собрался уходить со своей дочкой. Признаюсь откровенно: я не увидел никакого движения, но в тот момент он уже стрелял, причем с двух рук одновременно! Он разрядил обоймы не больше чем за три секунды, и девочка, наблюдавшая в бинокль, захлопала в ладоши. Мужчина убрал пистолеты — теперь-то я разглядел две подплечные „сандалеты“! — и оба исчезли.

Автоматика мишеней оставалась включена, весь стадион увидел цифры на табло — по восемьсот очков на каждой из мишеней — максимум! За двадцать с лишним лет в спорте я не встречал ничего подобного. На трибунах творилось что-то невообразимое. Такой результат — фантастика. Неизвестный стрелял с острого угла и с расстояния, в полтора раза превышающего любую пистолетную дистанцию. Невозможно целиться в две мишени одновременно, да он и не целился. Невозможно избежать рассеивания при таком темпе нажатия на спусковой крючок. Невозможно, но ни одна из выпущенных им пуль не отклонилась от „десятки“ больше чем на пять миллиметров. Кто же это был?

Если он прочитает эти строки, Национальная ассоциация стрелковых клубов…»

«Папа, мы с Гуго всех обыграли на стрельбище», — объявила Инга отцу.

Рамирес отшвырнул «Спорт экспресс», и единственная фраза, которую подслушивавшая Ингебьерг разобрала из его оживленного телефонного разговора со Звонарем, действительно имела некоторое отношение к стрелковому спорту. «Моча тебе в голову стрельнула?» — заорал Пиредра.

Впрочем, к тому времени Инга своей жизни без Звонаря не представляла, и даже Хельга скрепя сердце мирилась с этой дружбой и нехотя говорила мужу: «Ну уж зови и своего алкоголика».

Время шло. Инга превратилась в длинноногого, нервного подростка со странными фантазиями и на целую голову переросла Звонаря. Гуго сел в кресло директора «Олимпии», но отношения их не менялись. Разбойник учил Ингу водить машину, ездить верхом, готовить окорок на вертеле, освобождаться от захвата сзади и спереди, и его дом она считала своим в гораздо большей степени, нежели родительский. Пару раз, когда пятнадцати-шестнадцатилетняя Инга переживала период вседозволенности, Звонарь, пуская в ход все свои связи, выручал ее из скандальных историй с участием полиции. «Ты бы собралась с мыслями, — говорил он ей, увозя в машине из участка. — Ну куда тебя несет?» Инга обиженно надувалась, но не выпускала его руки.