Реквием по пилоту - Страница 81

После минутной заминки включился автоответчик и промурлыкал, что мадемуазель отбыла в отпуск и просит оставить информацию до ее возвращения. Маршал и механик бессмысленно уставились друг на друга.

— Крути дальше, — приказал Кромвель.

Второй телефон был секретным и имел выход прямо в какой-то закрытый секретный канал Института Контакта. Пользоваться им Скиф разрешил только в самом крайнем случае.

Здесь тоже поначалу воцарилось молчание, показавшееся вечностью, и после него механический голос объявил, что линия заблокирована, и посоветовал связаться по коду.

Никакого кода ни Кромвель, ни Вертипорох, естественно, не знали.

— Вот, значит, как, — проговорил Дж. Дж., дико улыбаясь в пространство. — Ай да Скиф. Вот как… Что стоишь? — неожиданно зашипел он на Вертипороха. — Быстро флягу, НЗ, бинокль — и вниз, в гараж. Мотоцикл на ходу?

— А? Да, на ходу. Может, лучше возьмем больничный «бьюик»?

— Какой «бьюик», спятил, у нее спортивный «бугатти»! «Бьюик»… Живо!

Небывало жаркое бабье лето стояло над Стимфалом. Строго говоря, зимы в ее северном понимании тут не существует, но горы да ветвь арктического течения, к ноябрю задувал ветерок, из-за которого на море начинает штормить, а еще раньше стимфальская публика достает из шкафов плащи; в декабре же и мокрый снег не такая уж диковина. Но в этом году в начале октября природа решила задержать лето на плоскогорьях. Табун северных антициклонов заплутал где-то на океанских просторах, и вечер первого понедельника нового месяца выдался не просто теплым, а по-июльски душным. Прорезая все более густеющий поток машин, дедушка-«харлей» нагонял кроваво-красный приземистый «бугатти». Струи морского воздуха трепали рыже-гнедую шевелюру Димы и делили на разные пряди его бороду. Механик хотел надеть шлем, но Кромвеля уже охватил боевой дух, и маршал с чувством укорил соратника:

— Стыдись… Наше дело правое!

И Вертипорох, так и не научившийся разбирать кромвелевский сарказм, торопливо бросил шлем обратно на полку, словно тот внезапно раскалился.

Они легко отыскали Ингину машину, но дальше дело пошло сложнее: держаться рядом было опасно, поскольку Дж. Дж. не желал раньше времени выдавать свое присутствие, а отпускать далеко тоже было рискованно: в эдакой толчее легко потеряться. Из-за автострадной планировки Стимфала разных параллельных улочек и проулков, столь удобных для охоты с мотоцикла, в городе просто не было. Приходилось лавировать и прятаться за машинами, то и дело зажигая поворотники.

Покинув госпиталь, Инга направилась строго на юг; однако, минуя центр, она круто свернула на Пятьдесят второе государственное шоссе и погнала свой роскошный лимузин на восток. Кромвель поджал губы: этот путь вел в горы, к вилле Рамиреса, а штурмовать ее вдвоем с Вертипорохом — дело, безусловно, любопытное, но вряд ли веселое. Маршал вдвинулся механику в самое ухо:

— Сбавь до шестидесяти миль и приготовься… Если за указателем повернут налево — подходим вплотную и стреляем.

— Куда стрелять? — спросил Вертипорох, чувствуя разливающийся по телу холод.

— Куда… Куда попадешь, Клинт Иствуд… Нас через полчаса ждут такие «хеклеры», какие тебе во сне не снились…

Слеза, выкатившись из внешнего уголка глаза механика, под давлением ветра пробежала и затерялась в истоках бороды. Мама, подумал Вертипорох, никогда больше не пойду в кино на боевики, к черту их, глупость все это… Но оказалось, что волновался он рано: «бугатти», похожий на окровавленный обух томагавка, несущийся над дорогой, проскочил роковой перекресток, никуда не свернув, и по-прежнему летел на восток.

— Перестраивайся вправо, на боковушку, — распорядился Кромвель. — И отрываемся.

Под прикрытием громадного белого рефрижератора «харлей» ушел на крайнюю боковую полосу и через минуту оставил автомобиль гангстерской дочки далеко позади.

Дорожная развязка, на покрытие которой Вертипорох уронил холодный пот и слезы, была на этом участке Пятьдесят второго шоссе последней. Здесь проходила городская черта, а магистраль уходила дальше, сквозь горы. Стимфал, как известно, тем и отличается от других столиц мира, естественно выросших на пересечении торговых и иных путей, что через этот край приморского нагорья никакие дороги никуда не ведут. Все здешние шоссейные коммуникации — по сути, слепой аппендикс, а континентальные автострады начинаются восточнее, по ту сторону поднимающихся к океану гор. Именно Пятьдесят второе шоссе и связывает город с окружающим миром, точнее, сорокамильный отрезок, прорубленный в красно-черных базальтах, — и за ним, на просторе, бетонное полотно разбегается во все стороны — поезжай куда глаза глядят.

Но в первые часы наступающей ночи дорожное пространство пробитой в хребте скважины пустело. Гости — кто уже приехал, кто уехал, у горожан наступили часы вечернего досуга; лишь одинокие тягачи и трейлеры будили эхо на восьми рядах меж каменных стен. Такому раритету, как «Харлей-Дэвидсон», спрятаться было негде, и потому Кромвель решил дождаться подопечных на выходе. Приятели взгромоздили мотоцикл на самый край козырька разворота пандуса и тревожно вглядывались в сумерки, время от времени заставляя мотор глухо завывать.

Проехали два грузовика с дугообразными упорами бамперов, за ним — тягач с неимоверно длинной серебристой цистерной; потом фургон для лошадей. Кромвель смотрел на часы. Секундная стрелка резво прыгала с деления на деление, красного «бугатти» не было.

— Что за черт? — спросил Вертипорох. — Где они?